Поместный собор 1917 - 1918 гг. известен главным образом тем, что на нем в Русской православной церкви (РПЦ)1 было восстановлено патриаршество2. Позиция же Собора в отношении вопросов, так или иначе связанных со свержением монархии, остается практически не исследованной.
Поместный собор был открыт в Москве 15 августа 1917 года. Для участия в его работе было избрано и назначено по должности 564 человека: 80 архиереев, 129 лиц пресвитерского сана, 10 дьяконов из белого (женатого) духовенства, 26 псаломщиков, 20 монашествующих (архимандритов, игуменов и иеромонахов) и 299 мирян3. Собор работал
более года. За это время состоялись три его сессии: первая - с 15 (28) августа по 9 (22) декабря 1917 г., вторая и третья - в 1918 г.: с 20 января (2 февраля) по 7 (20) апреля и с 19 июня (2 июля) по 7 (20) сентября.
18 августа председателем Собора был избран митрополит Московский Тихон (Беллавин), как архипастырь того города, в котором собрался церковный форум. Сопредседателями (заместителями, или по терминологии той поры - товарищами председателя) из архиереев были избраны архиепископы Новгородский Арсений (Стадницкий) и Харьковский Антоний (Храповицкий), из священников - протопресвитеры Н. А. Любимов и Г. И. Шавельский, из мирян - князь Е. Н. Трубецкой и М. В. Родзянко (до 6 октября 1917 г. - председатель Государственной думы). "Всероссийский" митрополит Владимир (Богоявленский) (в 1892 - 1898 гг. он был экзархом Грузии, в 1898 - 1912 гг. - митрополитом Московским, в 1912 - 1915 гг. - Санкт-Петербургским, а с 1915 г. - Киевским) стал почетным председателем Собора4.
Для координации деятельности Собора, решения "общих вопросов внутреннего распорядка и объединения всей деятельности" был учрежден Соборный совет, который не прекращал свою деятельность и во время перерывов между занятиями Собора5.
30 августа в составе Поместного собора были сформированы 19 отделов. Их ведению подлежало предварительное рассмотрение и подготовка соборных законопроектов. В каждый отдел входили епископы, клирики и миряне.
Для рассмотрения узкоспециальных вопросов отделы могли формировать подотделы. Согласно уставу собора6, для принятия соборного постановления, из соответствующего отдела должны были поступить в письменном виде доклад, а также (по желанию участников его заседаний) особые мнения. Заключение отдела следовало излагать в виде предполагаемого соборного постановления7.
Поскольку весной-летом 1917 г. духовенство в центре (Синод) и на местах (архиереи и различные церковные съезды) так или иначе уже высказалось относительно свержения монархии, на Соборе рассмотрение вопросов, связанных оценкой Февральской революции, не было запланировано. Тем не менее августе-октябре 1917 г. в адрес Поместного собора поступило с десяток писем, в большинстве на имя митрополитов Московского Тихона и Киевского Владимира.
В письмах отразилось смятение в умах мирян, вызванное отречением Николая II. Они выражали страх гнева Божьего за свержение монархии, фактическое отвержение православными помазанника Божия, и предлагали объявить личность Николая II неприкосновенной, вступиться за находящегося в заточении государя и его семью, соблюдать грамоту Земского собора 1613 г. о верности народа династии Романовых. Авторы писем осуждали пастырей за их фактическое предательство царя в февральско-мартовские дни и за приветствование различных "свобод", приведших Россию к анархии. Священнослужителей РПЦ они призывали к покаянию за оказанную поддержку свержению монархии. Некоторые обращения содержали просьбы освободить народ от прежней присяги на верность императору8. В марте 1917 г., как известно, Синод распорядился приводить паству к присяге Временному правительству без освобождения паствы от присяги, принесенной ранее императору. От этого, по мнению авторов писем, над народом России тяготел грех клятвопреступления. Православные просили церковную власть снять со своей совести этот грех.
Несмотря на продолжительное время своей работы, Собор не отозвался на эти письма: протоколы его заседаний никаких сведений об этом не содержат. Очевидно, митрополиты Тихон и Владимир, находя эти письма неудобными для оглашения и "неполезными" для обсуждения, положили их под сукно. Оба они в феврале-марте являлись членами Синода, причем митрополит Владимир - первенствующим. А вопросы, поднятые в письмах монархистов, так или иначе побуждали к оценке политической линии Синода в начале весны 1917 года.
Все же одно из писем, подобное упомянутым, на Поместном соборе получило ход. Крестьянин Тверской губернии М. Е. Никонов 15 ноября обращался к архиепископу Тверскому Серафиму (Чичагову): "Высокопреосвященнейший владыко, прошу вашего святительского благословения для передачи сего послания Святейшему всероссийскому собору..." Таким образом, фактически оно являлось посланием Поместному собору. В письме, среди прочего, выражена оценка действий иерархии в Феврале: "Нам думается, что Святейший Синод сделал непоправимую ошибку, что преосвященные9 пошли навстречу революции. Неведомо нам сей причины. Страха ли ради иудейска10? Или по влечению своего сердца, или по каким-либо уважительным причинам, но все-таки поступок их в верующих произвел великий соблазн, и не только в православных, но даже в среде старообрядцев. Простите меня, что коснулся сего вопроса - не наше дело о том обсуждать: это дело Собора, я только поставил на вид народное суждение. В среде народа такие речи, что якобы поступком Синода11 многие здравомыслящие люди введены в заблуждение, а также многие и в среде духовенства... Православный русский народ уверен, что Святейший собор - в интересах святой матери нашей церкви, отечества и батюшки царя - самозванцев и всех изменников, поругавшихся над присягой, предаст анафеме и проклятию с их сатанинской идеей революции. И Святейший собор укажет своей пастве, кто должен взять кормило правления в великом государстве... Не простая же комедия - совершаемый акт священного коронования и помазания святым миром царей наших в Успенском соборе, принимавших от бога власть управлять народом и тому единому отдавать ответ, но никак не конституции или какому-то парламенту". Оканчивалось послание словами: "Все вышеизложенное... не мое только личное сочинение, но голос православно-русского народа, стомиллионной деревенской России, в среде которого нахожусь я"12. В делопроизводстве оно было зарегистрировано как письмо "о предании анафеме и проклятию всех изменников родины, надругавшихся над присягой, и о принятии мер к побуждению пастырей церкви соблюдать требования церковной дисциплины". Соборным советом письмо было рассмотрено 23 ноября (через день после настолования патриарха Тихона) и направлено в отдел "О церковной дисциплине"13. Председателем этого отдела в то время был митрополит Киевский Владимир, 25 января 1918 г. убитый в Киеве неустановленными людьми (не без содействия насельников Киево-Печерской лавры).
Приблизительно через два месяца после опубликования советского декрета "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" от 20 января (2 февраля) 1918 г., в отделе о церковной дисциплине был создан IV подотдел. В его задачу входило рассмотрение нескольких вопросов, и первым из них значился вопрос "О присяге правительству вообще и бывшему императору Николаю II в частности"14. На втором заседании подотдела 21 марта (3 апреля) (первое заседание было организационным)15 присутствовало 10 лиц духовного и мирского званий. Был заслушан представленный еще 3 октября 1917 г. доклад "О церковной дисциплине" священника Василия Беляева - члена Поместного собора по избранию от Калужской епархии. В нем затрагивались, по существу, те же проблемы, что и в письме Никонова: о присяге и клятвопреступлении православных в феврале-марте 1917 года.
Вопрос этот, говорилось в докладе, "крайне смущает совесть верующих... и ставит в тяжелое положение пастырей". В марте 1917 г. "к пишущему эти строки... обратилась одна из учительниц земских школ с требованием категорического ответа на вопрос, свободна ли она от присяги, данной императору Николаю II. Если не свободна, то просит освободить с тем, чтобы ей была дана возможность с спокойной совестью работать в новой России". В мае 1917 г. в публичном разговоре с Беляевым один из старообрядцев "всех православных называл клятвопреступниками за то, что они, не будучи освобождены от присяги императору Николаю II, признали Временное правительство". В сентябре от одного из священников Беляев, как делегат от епархии, получил письмо с просьбой "возбудить вопрос пред членами Собора об освобождении православных верующих от присяги, данной Николаю II при вступлении его на престол, так как истинно верующие в сомнении".
Беляев тоже считал, что вопрос о присяге - "один из кардинальных вопросов церковной дисциплины". От того или иного решения его "зависит отношение православного христианина к политике, отношение к творцам политики, кто бы они ни были: императоры ли то, президенты ли?" Поэтому требовалось решить вопросы: 1) Допустима ли вообще присяга на верность правителям? 2) Если допустима, то безгранично ли ее действие? 3) Если не безгранично, то в каких случаях и кем верующие должны быть освобождаемы от клятвы? 4) Акт отречения Николая II - достаточный ли повод для православных считать себя свободными от данной присяги? 5) Сам православный может ли в известных случаях считать себя свободным от присяги или же для этого требуется авторитет церкви? 6) Если требуется, "то не являемся ли мы клятвопреступниками, как сами себя освободившие от обязательств присяги?" 7) "Если на нас лежит грех клятвопреступничества, то не должно ли Собору свободить совесть верующих?"16.
Вслед за докладом Беляева было зачитано письмо Никонова17, и возникла дискуссия. Одни считали, что Поместному собору в самом деле необходимо освободить паству от присяги, раз Синод еще не издал соответствующего акта. Другие высказывались за отсрочку решения до той поры, пока общественно-политическая жизнь страны не войдет в нормальную колею. Вопрос же о помазанничестве в глазах одних членов подотдела был "частным вопросом", не заслуживавшим соборного внимания, а с точки зрения других - сложнейшей проблемой, которую быстро не решить. Иные даже полагали, что это и не под силу подотделу, поскольку потребуется исследование с канонической, юридической и исторической стороны, и что вообще эти вопросы относятся скорее к области богословия, а не церковной дисциплины; соответственно, подотделу следовало бы отказаться от их разработки. Тем не менее было решено продолжить дискуссию, привлекая ученых из состава участников Поместного собора18.
Рассмотрение вопроса было продолжено на четвертом заседании IV подотдела, состоявшемся 20 июля (2 августа). Присутствовало 20 человек - рекордное для этого подотдела количество, в том числе два архиерея (преосвященные почему-то не записались в качестве участников заседания). С докладом "О присяге правительству на верность вообще и в частности - бывшему государю императору Николаю II" выступил профессор Московской духовной академии С. С. Глаголев. После краткого обзора понятия о клятве и значении ее с древнейших времен и до начала XX в., докладчик изложил свое видение проблемы и пришел к заключению:
"При обсуждении вопроса о нарушении присяги бывшему государю императору Николаю II нужно иметь в виду, что произошло не отречение Николая II, а свержение его с престола, и не только свержение его, но и самого престола (принципов: православия, самодержавия и народности). Если бы государь по доброй воле19 удалился на покой, то тогда не могло бы быть речи о клятвопреступлении, но для многих несомненно, что в акте отречения Николая II момента свободной воли не было.
Факт нарушения присяги революционным путем спокойно приняли: 1) по страху - несомненные консерваторы - некоторая часть духовенства и дворянства, 2) по расчету - купцы, мечтавшие поставить капитал на место аристократии рода, 3) люди разных профессий и классов, верившие в различной мере в благие последствия переворота. Эти люди (с их точки зрения) ради предполагаемого блага совершили действительное зло - нарушили слово, данное с клятвою. Виновность их несомненна; можно лишь говорить о смягчающих обстоятельствах, если таковые найдутся... Отрекался и [апостол] Петр20, но он принес достойные плоды покаяния21. Нужно и нам одуматься и принести достойные плоды покаяния"22.
После доклада Глаголева возникли прения, в которых участвовало восемь человек, в том числе оба иерарха. Выступления приходских пастырей и мирян свелись к следующим тезисам:
- Необходимо выяснить вопрос о том, насколько законна и обязательна была присяга на верность императору и его наследнику, поскольку интересы государства иногда находятся в противоречии с идеалами православной веры; - На присягу надо взглянуть с учетом того, что до отречения государя от престола у нас был религиозный союз с государством. Клятва носила мистический характер, и игнорировать это нельзя;
- В условиях светского характера власти прежде бывшая тесная связь государства с церковью разрывается, и верующие могут чувствовать себя свободными от присяги;
- Лучше наличие хоть какой-то власти, чем хаос анархии. Народ же должен исполнять те требования правителей, которые не противоречат его религиозным убеждениям. Всякая власть будет требовать от народа принесения себе присяги. Церковь должна решить: следует ли восстанавливать присягу в том виде, в каком она была, или нет. Присяга же антихристианской власти незаконна и нежелательна;
- При теократическом характере власти присяга естественна. Но чем далее происходит отдаление государства от церкви, тем присяга нежелательнее;
- Члены Государственной думы в февральско-мартовские дни 1917 г. не нарушили своей присяги. Сформировав из своего состава Исполнительный комитет, они выполняли свой долг пред страной, чтобы удержать начинавшуюся анархию;
- Можно было бы считать себя освобожденными от верноподданнической присяги лишь в случае добровольного отречения Николая II. Но позднейшими обстоятельствами выяснилось, что это отречение было сделано под давлением. Великий князь Михаил Александрович отказался занять престол также под давлением;
- Любая присяга направлена на ограждение мира и безопасности. После восстановления в России порядка в государственной и общественной жизни пастырям надо бороться с леворадикалами, пропагандирующими идеи ненужности принесения каких-либо присяг. Нужно воспитывать в народе верность присяге;
- Синоду еще в марте следовало бы издать акт о снятии помазания с бывшего государя. Но кто осмелится поднять руку на помазанника божия?23
- Церковь, распорядившись заменить моления об императоре поминовением Временного правительства24, ничего не сказала по поводу благодати царского помазания. Народ тем самым был сбит с толку. Он ждал указаний и соответствующих разъяснений от высшей церковной власти, но и до сих пор не услышал об этом ничего;
- Церкви повредила ее прежняя связь с государством. Народная совесть теперь должна получить указания сверху: считать ли ей себя свободной от прежних присяг, принесенных сначала на верность царю, а потом Временному правительству? связывать или не связывать себя присягою новой власти?
- Если православие перестанет быть господствующей в России верой, то церковную присягу вводить не стоит.
Архиепископ Астраханский Митрофан (Краснопольский) высказал распространенную с весны 1917 г. точку зрения, что, отрекаясь от престола, государь тем самым освободил всех от верноподданнической присяги. В конце дебатов слово взял епископ Чистопольский Анатолий (Грисюк). Он сказал, что Поместный собор должен высказать свое мнение по вопросу о присяге императору Николаю II, поскольку следует успокоить совесть верующих. А для этого вопрос о присяге должен быть всесторонне исследован на Соборе. В итоге обмен мнений было решено продолжить в следующий раз25.
Пятое заседание подотдела состоялось 25 июля (7 августа) 1918 г. (присутствовало 13 человек, среди них один архиерей). С докладом выступил С. И. Шидловский - член Поместного собора по избранию от Государственной думы. (Ранее он состоял членом Государственной думы III и IV созывов, с 1915 г. являлся одним из лидеров Прогрессивного блока, входил в состав Временного исполнительного комитета Государственной думы.) Выступление лишь косвенно относилось к первоначальному предмету обсуждений; Шидловский считал, что отречение Николая II было добровольным.
Иного мнения придерживался епископ Чистопольский Анатолий: "Отречение состоялось при обстановке, не соответствующей важности акта. Я получал письма, в которых высказывалось, что отречение, тем более добровольное, должно бы было состояться в Успенском соборе, например, где происходило и венчание на царство. В отречении в пользу брата, а не сына заключается несоответствие Основным законам: это противоречит закону о престолонаследии". Он также указал, что в манифесте 2 марта говорилось, что отречение осуществлено "в согласии с Государственной думой"26, однако через некоторое время "государь был лишен свободы правительством, возникшим по почину той же Думы". Такая "непоследовательность" думцев служила, по мнению епископа, свидетельством насильственного характера передачи власти.
Когда еще ряд участников дискуссии склонился к мнению о незаконности отречения, Шидловский возразил им: "Перед Государственной думой при создавшемся тогда положении открывались два пути: либо, оставаясь на почве строгой формальной законности, совершенно отстраниться от совершающихся событий, никаким образом в ее законную компетенцию не входящих; либо, преступив закон, попытаться направить революционное движение по наименее разрушительному пути. Она избрала второй путь и, конечно, была права. А почему ее попытка не удалась, это все выяснит беспристрастная история".
В ответ на поступившее от одного из участников дискуссии (В. А. Демидова) предложение Поместному собору объявить, что православые в праве считать себя освобожденными от действия верноподданнической присяги, председатель подотдела протоиерей Д. В. Рождественский заметил: "Когда из школы изгонялся закон Божий или кого-либо из священников сажали в Бутырскую тюрьму, Собор так или иначе реагировал на это. Почему Собор не протестовал при начавшемся издевательстве над государем; разве нарушение присяги не преступно?"27. Его поддержал епископ Анатолий, указав, что высочайшие акты от 2 и 3 марта 1917 г. юридически далеко не безупречны. В частности, в них не говорится о причинах передачи власти. Кроме того, епископ полагал, что великий князь (некоронованный император? - М. Б.) Михаил Александрович мог бы отречься в пользу дальнейших преемников из Дома Романовых. "Коллектив, к которому перешла власть, переданная Михаилом Александровичем, - продолжал епископ Анатолий, имея в виду Временное правительство, - изменялся в своем составе, а между тем Временному правительству давалась присяга28. Очень важно выяснить, в чем мы в этом случае согрешили, и в чем надо каяться"29.
Для того, чтобы успокоить совесть верующих, Собор должен бы вынести окончательное решение по этому вопросу, заявил Демидов: "Церковь венчала государя на царство, совершала помазанничество; теперь она должна совершить обратный акт, аннулировать помазанничество". Протоиерей Рождественский, однако, полагал, что "до пленарного заседания церковного Собора этого [мнения] доводить не следует", и коснулся вопроса о присягании новой власти: "Надо выяснить, что угрожает церкви впереди; не будет ли присяга давлением государства на церковь, не лучше ли от присяги отказаться". В итоге была сформирована комиссия для разработки вопроса, "нужна ли присяга, желательна ли она и впредь, нужно ли ее восстановить". В комиссию вошли трое: Глаголев, Шидловский и протоиерей А. Г. Альбицкий, ранее также состоявший членом IV Государственной думы (от Нижегородской губернии)30.
Таким образом, первоначальное направление работы подотдела, заданное докладом Беляева и письмом крестьянина Никонова, изменилось. Вопросы из сугубо практической плоскости были переведены в теоретическую. Вместо обсуждения волнующих паству насущных вопросов о клятвопреступлении во время Февральской революции и освобождении народа от присяги началось рассмотрение проблем, имеющих весьма малое отношение к действительности.
Шестое заседания подотдела в составе 10 человек проходило 9(22) августа - менее чем за месяц до закрытия Поместного собора. От лица сформированной комиссии Глаголев изложил "Положения о значении и важности присяги, о ее желательности и допустимости с точки зрения христианского учения". (В делопроизводстве IV подотдела текст этого документа не сохранился.) Произошел обмен мнениями. Одни выступавшие говорили о терминологии, о необходимости отличать клятву (торжественное обещание) от присяги. Другие рассуждали о том, допустима ли присяга по евангельскому учению? может ли церковь служить делам государства? в чем отличие государственной присяги от присяги, приносимой в судах? как быть, если Поместный собор признает гражданскую присягу недопустимой, а правительство потребует ее принесения? Говорилось, что в будущем церемония принятия присяги на верность правителям не должна проходить в церковной обстановке, что в ее тексте не следует упоминать имя божие. При этом всерьез ставились вопросы: если правительство потребует внесения в присягу имени божия, то как при этом должна повести себя церковь? может ли она пойти на соответствующую уступку власти?
Предлагались на обсуждение и вопросы другого плана: может ли в условиях отделения церкви от государства иметь место священнодействие по коронованию правителя? и то же, если будет достигнуто освобождение церкви от порабощения государством? или коронование в этих условиях должно быть отменено? допустимо ли коронование при отмене обязательной церковной присяги?
Один из выступавших, говоря о взаимоотношениях церкви и государства, озадачил слушателей новой постановкой проблемы: "Можно ожидать, что нам придется пережить еще пять-шесть [государственных] переворотов. Теперешняя власть решительно порвала всякую связь с церковью; но возможно появление другой - притом более сомнительного достоинства власти, которая пожелает восстановить союз государства с церковью. Как быть тогда?"
Практически по всем обсуждаемым вопросам были высказаны доводы и "за" и "против". В целом дискуссия напоминала "игры разума". Реалии внутрицерковной, равно как и общественно-политической жизни, были далеки от проблем, занимавших внимание подотдела.
Попытку вернуть дискуссию к жизненным обстоятельствам предпринял Шидловский: "Теперь мы живем в таких условиях, что вопрос о присяге является несвоевременным, и лучше его не возбуждать. Вопрос же об обязательствах по отношению к императору Николаю II можно считать ликвидированным полностью. До переворота государь был главою церкви: у него было учреждение, которым он пользовался для проявления своей власти над церковью31, как и всякими другими государственными учреждениями. Истинно церковные люди всегда протестовали против того, что[бы] церковь православная была органом государственного управления... Отделение церкви от государства совершилось, и не следует возвращаться к прежнему положению вещей". В своей последней реплике, поставив под сомнение "старорежимный" взгляд на верноподданническую присягу, он подытожил обсуждение: "Теперь атмосфера [в стране] такая, что не дает возможности сосредоточиться и заняться отвлеченным обследованием этого вопроса (о присяге вообще и верноподданнической в частности. - М. Б.). Поэтому лучше воздержаться от прямого категоричного ответа на него". После этого подотдел постановил: "Продолжить обсуждение и в следующем заседании"32.
Между тем два дня спустя, 11(24) августа, советской властью (Наркоматом юстиции) была принята и 17(30) числа опубликована "Инструкция" по проведению в жизнь декрета "Об отделении церкви от государства и школы от церкви"33. Согласно ей, православная церковь лишалась прав собственности и юридического лица и тем самым, как централизованная организация, в советской России юридически переставала существовать; духовенство лишалось всех прав на управление церковным имуществом. Таким образом, с конца августа церковь оказалась в новых социально-политических реалиях, по причине которых (в первую очередь - из-за отсутствия средств) заседания Поместного собора были досрочно прекращены 7 (20) сентября.
Судя по тому, что в делопроизводственной документации высшего органа церковной власти и в других источниках сведений о седьмом заседании IV подотдела нет, оно, видимо, и не состоялось. Соответственно, вопрос "О присяге правительству вообще и бывшему императору Николаю II в частности", с марта 1917 г. волновавший совесть православных, остался нерешенным.
Во все дни, кроме заседания 21 марта (3 апреля), когда в IV подотделе шло обсуждение первого в его повестке вопроса, члены Поместного собора были свободны от присутствия на общих заседаниях34 и, таким образом, располагали возможностью участвовать в работе подотдела. Стабильно малое число участников его заседаний позволяет утверждать, что вопросы, рассматривавшиеся на заседаниях подотдела, большинству соборян35 представлялись или неактуальными, или заслуживающими гораздо меньшего внимания, чем другие, разрабатывавшиеся в иных структурных подразделениях Собора.
В целом, уход членов Поместного собора от обсуждения поставленных вопросов понятен. Фактический пересмотр официальной церковной политики в отношении к верноподданнической присяге вел к поставке вопроса о дезавуировании серии определений и посланий, выпущенных Синодом в марте и начале апреля 1917 года36. Но члены "того самого" состава Синода не только составляли руководящее звено Поместного собора, но и стояли у кормила РПЦ: 7 декабря 1917 г. среди 13 членов Синода, начавшего работать под председательством патриарха Московского и всея России Тихона (Беллавина), были митрополиты Киевский Владимир (Богоявленский), Новгородский Арсений (Стадницкий) и Владимирский Сергий (Страгородский) - члены Синода зимней сессии 1916/1917 года37.
О том, что вопрос о клятвопреступлении и освобождении православных от действия верноподданнической присяги продолжал волновать паству и по прошествии еще ряда лет, можно заключить по содержанию "Записки" от 20 декабря 1924 г. митрополита Нижегородского и Арзамасского Сергия (Страгородского) (с 1943 г. - патриарха Московского и всея Руси) "Православная русская церковь и Советская власть (к созыву Поместного собора Православной российской церкви)". В ней Сергий высказал соображения о вопросах, которые, по его мнению, подлежали рассмотрению на Соборе. Он считал, что "соборные рассуждения... непременно должны коснуться и того чрезвычайно важного для верующих факта, что огромное большинство теперешних граждан СССР православно-верующих связано было присягой на верность царственному тогда (до марта 1917 г. - М. Б.) императору и его наследнику.
Для неверующего, конечно, в этом нет никакого вопроса, но верующий не может (да и не должен) к этому так легко относиться. Клятва именем Божиим для нас есть величайшее обязательство, какое только мы можем взять на себя. Недаром Христос заповедал нам: "не клятися всяко", чтобы не подвергаться опасности солгать Богу. Правда, последний император (Михаил) (sic! - М. Б.), отрекшись от престола в пользу народа, тем самым освободил своих подданных от присяги. Но этот факт остался как-то в тени, не был с достаточною ясностью и определенностью указан ни в соборных постановлениях, ни в архипастырских посланиях, ни в других каких-либо официальных церковных выступлениях того времени. Много верующих душ, может быть, и теперь мучительно недоумевают пред вопросом, как им теперь быть с присягой. Многие, принужденные в силу обстоятельств служить в Красной армии или вообще на советской службе, может быть, переживают весьма трагическую раздвоенность [между] своим теперешним гражданским долгом и прежде данной присягой. Может быть, немало и таких, что из одной необходимости нарушить присягу потом и махнули рукой на веру. Очевидно, наш Собор не исполнил бы своего пастырского долга, если бы обошел молчанием вопросы о присяге, предоставив верующим самим, кто как знает, разбираться в нем"38.
Тем не менее ни один из состоявшихся впоследствии Поместных или Архиерейских соборов РПЦ не обратился к рассмотрению вопросов, обсуждавшихся в IV подотделе отдела "О церковной дисциплине" Поместного собора 1917- 1918 гг. и повторенных в "Записке" митрополита Сергия (Страгородского).
Примечания:
1. В Своде законов Российской империи и в других официальных документах вплоть до 1936 г. (в частности, в материалах Поместного собора 1917 - 1918 гг. и в известной "Декларации" митрополита Сергия от 16(29) июля 1927 г.) в основном использовалось название "Православная российская церковь". Однако зачастую употреблялись и названия "Российская православная", "Всероссийская православная", "Православная кафолическая грекороссийская" и "Русская православная" церковь. 8 сентября 1943 г. постановлением Собора епископов титулатура патриарха московского была изменена (вместо "...и всея России" стало "...и всея Руси"), и Православная церковь получила современное наименование, называясь "Русской" (РПЦ). Соответственно, и в историографии установилось использование аббревиатуры "РПЦ", а не "ПРЦ".
2. См., например: КАРТАШЕВ А. В. Революция и Собор 1917 - 1918 гг. - Богословская мысль (Париж), 1942, вып. 4; ТАРАСОВ К. К. Деяния Священного Собора 1917 - 1918 годов как исторический первоисточник. - Журнал Московской патриархии, 1993, N 1; КРАВЕЦКИЙ А. Г. Проблема богослужебного языка на Соборе 1917 - 1918 гг. и в последующие десятилетия. - Там же, 1994, N 2; ЕГО ЖЕ. Священный собор 1917 - 1918 гг. о расстреле Николая 11. - Ученые записки Российского православного университета ап. Иоанна Богослова, 1995, вып. 1; ОДИНЦОВ М. И. Всероссийский поместный собор 1917 - 1918 гг. - Церковно-исторический вестник, 2001, N 8; ЦЫПИН В. Вопрос о епархиальном управлении на Поместном соборе 1917 - 1918 годов. - Церковь и время, 2003, N 1(22); СОЛОВЬЕВ И. Собор и патриарх. - Там же, 2004, N 1(26); СВЕТОЗАРСКИЙ А. К. Поместный собор и октябрьский переворот в Москве. - Там же; ПЕТР (ЕРЕМЕЕВ). Поместный собор Русской православной церкви 1917 - 1918 гг. и реформа богословского образования. - Журнал Московской патриархии, 2004, N 3; БЕЛЯКОВА Е. В. Церковный суд и проблемы церковной жизни. М. 2004; КОВЫРЗИН К. В. Поместный собор 1917 - 1918 годов и поиски принципов церковно-государственных отношений после Февральской революции. - Отечественная история, 2008, N 4; ИАКИНФ (ДЕСТИВЕЛЬ). Поместный Собор Российской православной Церкви 1917 - 1918 гг. и принцип соборности. М. 2008.
3. Деяния Священного собора Православной российской церкви 1917 - 1918 гг. Т. 1. М. 1994, с. 119 - 133.
4. Там же. Т. 1. Деяние 4, с. 64 - 65, 69 - 71.
5. Священный собор Православной российской церкви. Деяния. М. 1918. Кн. 1. Вып. 1, с. 42.
6. Проект устава Поместного собора был разработан Предсоборным советом, 11 августа утвержден Синодом и окончательно принят Поместным собором 17 августа (Деяния Священного собора... 1994. Т. 1, с. 37, Деяние 3, с. 55, Деяние 9, с. 104 - 112).
7. Деяния Священного Собора. Т. 1. М. 1994, с. 43 - 44.
8. Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. М. 2008, с. 492 - 501, 503 - 511.
9. То есть архиереи Православной российской церкви.
10. Перефразирование евангельских слов: [Иоан. 19, 38].
11. Очевидно, имеется в виду комплекс мер, принятых Синодом в марте 1917 г., которыми узаконивалось свержение монархии.
12. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 3431, оп. 1, д. 318, л. 36 - 37об.
13. Там же, л. 35.
14. Среди прочих 10 вопросов, запланированных для обсуждения IV подотдела, были следующие: "О благоговейном совершении богослужений", "О покаянной дисциплине", "О попрании изображений креста", "О торговле в храме", "О поведении мирян в храме", "О поведении певчих в храме" и т.д. (там же, л. 1).
15. Там же, л. 1, 3.
16. Там же, л. 33 - 34.
17. В бумагах делопроизводства IV подотдела сохранилось еще одно письмо (послание), близкое по содержанию и дате к письму Никонова, подписанное: "Патриоты и ревнители православия города Николаева [Херсонской губ.]". В этом послании, адресованном Поместному собору, много говорилось о необходимости восстановить на престоле Николая II, о том, что патриаршество "хорошо и очень приятно, но вместе с тем с христианским духом несообразно". Авторы развивали свою мысль следующим образом: "Ибо где святейший патриарх - там должен быть самодержавнейший монарх. Большому кораблю нужен кормчий. Но на корабле должен быть и компас, потому что кормчий без компаса кораблем не управит. Так точно и патриарх без монарха ничего самостоятельно не уставит... Где не царствует законная монархия, там свирепствует беззаконная анархия. Вот тут не поможет нам патриархия". На подлиннике послания вверху листа рукой неустановленного лица была поставлена резолюция: "В отдел о церк[овной] дисциплине. 1/XII.1917" (там же, л. 20 - 22об.). Письмо попало в IV подотдел, но не упоминалось в стенограммах его заседаний; оно фактически "легло под сукно", как и десяток других аналогичных писем монархистов.
18. Там же, л. 4 - 5.
19. Здесь и далее подчеркуто в источнике.
20. Имеется ввиду евангельское повествование об отречении апостола Петра, см.: [Марк. 14, 66 - 72].
21. Перефразирование евангельских слов: [Матф. 3, 8].
22. ГАРФ, ф. 3431, оп. 1, д. 318, л. 41 - 42.
23. Имеются в виду слова Священного Писания: "Не прикасайтеся к помазанным Моим" [1 Пар. 16, 22] и "Кто, подняв руку на помазанника Господня, останется ненаказанным?" [1 Цар. 26, 9].
24. 6 - 8 и 18 марта Синод издал серию определений, согласно которым на всех богослужениях вместо поминовения "царствовавшего" дома следовало возносить моления о "благоверном Временном правительстве" (Российское духовенство и свержение монархии, с. 27 - 29, 33 - 35).
25. ГАРФ, ф. 3431, оп. 1, д. 318, л. 42 - 44, 54 - 55.
26. ГАРФ, ф. 601, оп. 1, д. 2104, л. 4. См. также: Церковные ведомости, 1917, N 9 - 15, с. 55 - 56.
27. Там же, ф. 3431, оп. 1, д. 318, л. 47об.
28. За 238 дней своего существования Временное правительство сменило четыре состава: однородно-буржуазное и три коалиционных.
29. ГАРФ, ф. 3431, оп. 1, д. 318, л. 48.
30. Там же, л. 45 - 49.
31. Очевидно, имеются в виду Синод и обер-прокуратура.
32. ГАРФ, ф. 3431, оп. 1, д. 318, л. 49 - 52об.
33. Известия Всероссийского центрального исполнительного комитета советов крестьянских, рабочих, солдатских и казачьих депутатов и Московского совета рабочих и красноармейских депутатов, 30.VIII.1918, N 186(450); Собрание узаконений и распоряжений рабочего и крестьянского правительства за 1918 г. М. 1942, N 62, с. 849 - 858.
34. В те дни общие собрания Поместного собора не проводились (Деяния Священного собора. Т. 8. М. 1999, с. 258; т. 10. М. 1999, с. 254 - 255).
35. На соборных заседаниях в последние декады марта и июля (ст. ст.) 1918 г. присутствовало от 164 до 279 (из них в епископском сане - от 24 до 41) человек (Деяния Священного Собора. Тт. 8, 10; ГАРФ, ф. 3431, оп. 1, д. 318).
36. Этими актами было узаконено свержение монархии, революция была фактически объявлена "свершившейся волей Божией", и в храмах начали возноситься молитвы такого рода: "...молитв ради Богородицы! Помози благоверным правителем нашим, ихже избрал еси правити нами, и победы им на враги даруй" или: "Всепетая Богородице... спаси благоверное Временное правительство наше, емуже повелела еси правити, и подаждь ему с небесе победу" (Церковные ведомости, 1917, N 9 - 15, с. 59 и Бесплатное приложение к N 9 - 15, с. 4, Бесплатное приложение [1-е] к N 22, с. 2, Бесплатное приложение [2-е] к N 22, с. 2).
37. Деяния Священного Собора. Т. 5. М. 1996. Деяние 62, с. 354.
38. Следственное дело патриарха Тихона. Сб. документов. М. 2000, с. 789 - 790.
Поместный собор был открыт в Москве 15 августа 1917 года. Для участия в его работе было избрано и назначено по должности 564 человека: 80 архиереев, 129 лиц пресвитерского сана, 10 дьяконов из белого (женатого) духовенства, 26 псаломщиков, 20 монашествующих (архимандритов, игуменов и иеромонахов) и 299 мирян3. Собор работал
более года. За это время состоялись три его сессии: первая - с 15 (28) августа по 9 (22) декабря 1917 г., вторая и третья - в 1918 г.: с 20 января (2 февраля) по 7 (20) апреля и с 19 июня (2 июля) по 7 (20) сентября.
18 августа председателем Собора был избран митрополит Московский Тихон (Беллавин), как архипастырь того города, в котором собрался церковный форум. Сопредседателями (заместителями, или по терминологии той поры - товарищами председателя) из архиереев были избраны архиепископы Новгородский Арсений (Стадницкий) и Харьковский Антоний (Храповицкий), из священников - протопресвитеры Н. А. Любимов и Г. И. Шавельский, из мирян - князь Е. Н. Трубецкой и М. В. Родзянко (до 6 октября 1917 г. - председатель Государственной думы). "Всероссийский" митрополит Владимир (Богоявленский) (в 1892 - 1898 гг. он был экзархом Грузии, в 1898 - 1912 гг. - митрополитом Московским, в 1912 - 1915 гг. - Санкт-Петербургским, а с 1915 г. - Киевским) стал почетным председателем Собора4.
Для координации деятельности Собора, решения "общих вопросов внутреннего распорядка и объединения всей деятельности" был учрежден Соборный совет, который не прекращал свою деятельность и во время перерывов между занятиями Собора5.
30 августа в составе Поместного собора были сформированы 19 отделов. Их ведению подлежало предварительное рассмотрение и подготовка соборных законопроектов. В каждый отдел входили епископы, клирики и миряне.
Для рассмотрения узкоспециальных вопросов отделы могли формировать подотделы. Согласно уставу собора6, для принятия соборного постановления, из соответствующего отдела должны были поступить в письменном виде доклад, а также (по желанию участников его заседаний) особые мнения. Заключение отдела следовало излагать в виде предполагаемого соборного постановления7.
Поскольку весной-летом 1917 г. духовенство в центре (Синод) и на местах (архиереи и различные церковные съезды) так или иначе уже высказалось относительно свержения монархии, на Соборе рассмотрение вопросов, связанных оценкой Февральской революции, не было запланировано. Тем не менее августе-октябре 1917 г. в адрес Поместного собора поступило с десяток писем, в большинстве на имя митрополитов Московского Тихона и Киевского Владимира.
В письмах отразилось смятение в умах мирян, вызванное отречением Николая II. Они выражали страх гнева Божьего за свержение монархии, фактическое отвержение православными помазанника Божия, и предлагали объявить личность Николая II неприкосновенной, вступиться за находящегося в заточении государя и его семью, соблюдать грамоту Земского собора 1613 г. о верности народа династии Романовых. Авторы писем осуждали пастырей за их фактическое предательство царя в февральско-мартовские дни и за приветствование различных "свобод", приведших Россию к анархии. Священнослужителей РПЦ они призывали к покаянию за оказанную поддержку свержению монархии. Некоторые обращения содержали просьбы освободить народ от прежней присяги на верность императору8. В марте 1917 г., как известно, Синод распорядился приводить паству к присяге Временному правительству без освобождения паствы от присяги, принесенной ранее императору. От этого, по мнению авторов писем, над народом России тяготел грех клятвопреступления. Православные просили церковную власть снять со своей совести этот грех.
Несмотря на продолжительное время своей работы, Собор не отозвался на эти письма: протоколы его заседаний никаких сведений об этом не содержат. Очевидно, митрополиты Тихон и Владимир, находя эти письма неудобными для оглашения и "неполезными" для обсуждения, положили их под сукно. Оба они в феврале-марте являлись членами Синода, причем митрополит Владимир - первенствующим. А вопросы, поднятые в письмах монархистов, так или иначе побуждали к оценке политической линии Синода в начале весны 1917 года.
Все же одно из писем, подобное упомянутым, на Поместном соборе получило ход. Крестьянин Тверской губернии М. Е. Никонов 15 ноября обращался к архиепископу Тверскому Серафиму (Чичагову): "Высокопреосвященнейший владыко, прошу вашего святительского благословения для передачи сего послания Святейшему всероссийскому собору..." Таким образом, фактически оно являлось посланием Поместному собору. В письме, среди прочего, выражена оценка действий иерархии в Феврале: "Нам думается, что Святейший Синод сделал непоправимую ошибку, что преосвященные9 пошли навстречу революции. Неведомо нам сей причины. Страха ли ради иудейска10? Или по влечению своего сердца, или по каким-либо уважительным причинам, но все-таки поступок их в верующих произвел великий соблазн, и не только в православных, но даже в среде старообрядцев. Простите меня, что коснулся сего вопроса - не наше дело о том обсуждать: это дело Собора, я только поставил на вид народное суждение. В среде народа такие речи, что якобы поступком Синода11 многие здравомыслящие люди введены в заблуждение, а также многие и в среде духовенства... Православный русский народ уверен, что Святейший собор - в интересах святой матери нашей церкви, отечества и батюшки царя - самозванцев и всех изменников, поругавшихся над присягой, предаст анафеме и проклятию с их сатанинской идеей революции. И Святейший собор укажет своей пастве, кто должен взять кормило правления в великом государстве... Не простая же комедия - совершаемый акт священного коронования и помазания святым миром царей наших в Успенском соборе, принимавших от бога власть управлять народом и тому единому отдавать ответ, но никак не конституции или какому-то парламенту". Оканчивалось послание словами: "Все вышеизложенное... не мое только личное сочинение, но голос православно-русского народа, стомиллионной деревенской России, в среде которого нахожусь я"12. В делопроизводстве оно было зарегистрировано как письмо "о предании анафеме и проклятию всех изменников родины, надругавшихся над присягой, и о принятии мер к побуждению пастырей церкви соблюдать требования церковной дисциплины". Соборным советом письмо было рассмотрено 23 ноября (через день после настолования патриарха Тихона) и направлено в отдел "О церковной дисциплине"13. Председателем этого отдела в то время был митрополит Киевский Владимир, 25 января 1918 г. убитый в Киеве неустановленными людьми (не без содействия насельников Киево-Печерской лавры).
Приблизительно через два месяца после опубликования советского декрета "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" от 20 января (2 февраля) 1918 г., в отделе о церковной дисциплине был создан IV подотдел. В его задачу входило рассмотрение нескольких вопросов, и первым из них значился вопрос "О присяге правительству вообще и бывшему императору Николаю II в частности"14. На втором заседании подотдела 21 марта (3 апреля) (первое заседание было организационным)15 присутствовало 10 лиц духовного и мирского званий. Был заслушан представленный еще 3 октября 1917 г. доклад "О церковной дисциплине" священника Василия Беляева - члена Поместного собора по избранию от Калужской епархии. В нем затрагивались, по существу, те же проблемы, что и в письме Никонова: о присяге и клятвопреступлении православных в феврале-марте 1917 года.
Вопрос этот, говорилось в докладе, "крайне смущает совесть верующих... и ставит в тяжелое положение пастырей". В марте 1917 г. "к пишущему эти строки... обратилась одна из учительниц земских школ с требованием категорического ответа на вопрос, свободна ли она от присяги, данной императору Николаю II. Если не свободна, то просит освободить с тем, чтобы ей была дана возможность с спокойной совестью работать в новой России". В мае 1917 г. в публичном разговоре с Беляевым один из старообрядцев "всех православных называл клятвопреступниками за то, что они, не будучи освобождены от присяги императору Николаю II, признали Временное правительство". В сентябре от одного из священников Беляев, как делегат от епархии, получил письмо с просьбой "возбудить вопрос пред членами Собора об освобождении православных верующих от присяги, данной Николаю II при вступлении его на престол, так как истинно верующие в сомнении".
Беляев тоже считал, что вопрос о присяге - "один из кардинальных вопросов церковной дисциплины". От того или иного решения его "зависит отношение православного христианина к политике, отношение к творцам политики, кто бы они ни были: императоры ли то, президенты ли?" Поэтому требовалось решить вопросы: 1) Допустима ли вообще присяга на верность правителям? 2) Если допустима, то безгранично ли ее действие? 3) Если не безгранично, то в каких случаях и кем верующие должны быть освобождаемы от клятвы? 4) Акт отречения Николая II - достаточный ли повод для православных считать себя свободными от данной присяги? 5) Сам православный может ли в известных случаях считать себя свободным от присяги или же для этого требуется авторитет церкви? 6) Если требуется, "то не являемся ли мы клятвопреступниками, как сами себя освободившие от обязательств присяги?" 7) "Если на нас лежит грех клятвопреступничества, то не должно ли Собору свободить совесть верующих?"16.
Вслед за докладом Беляева было зачитано письмо Никонова17, и возникла дискуссия. Одни считали, что Поместному собору в самом деле необходимо освободить паству от присяги, раз Синод еще не издал соответствующего акта. Другие высказывались за отсрочку решения до той поры, пока общественно-политическая жизнь страны не войдет в нормальную колею. Вопрос же о помазанничестве в глазах одних членов подотдела был "частным вопросом", не заслуживавшим соборного внимания, а с точки зрения других - сложнейшей проблемой, которую быстро не решить. Иные даже полагали, что это и не под силу подотделу, поскольку потребуется исследование с канонической, юридической и исторической стороны, и что вообще эти вопросы относятся скорее к области богословия, а не церковной дисциплины; соответственно, подотделу следовало бы отказаться от их разработки. Тем не менее было решено продолжить дискуссию, привлекая ученых из состава участников Поместного собора18.
Рассмотрение вопроса было продолжено на четвертом заседании IV подотдела, состоявшемся 20 июля (2 августа). Присутствовало 20 человек - рекордное для этого подотдела количество, в том числе два архиерея (преосвященные почему-то не записались в качестве участников заседания). С докладом "О присяге правительству на верность вообще и в частности - бывшему государю императору Николаю II" выступил профессор Московской духовной академии С. С. Глаголев. После краткого обзора понятия о клятве и значении ее с древнейших времен и до начала XX в., докладчик изложил свое видение проблемы и пришел к заключению:
"При обсуждении вопроса о нарушении присяги бывшему государю императору Николаю II нужно иметь в виду, что произошло не отречение Николая II, а свержение его с престола, и не только свержение его, но и самого престола (принципов: православия, самодержавия и народности). Если бы государь по доброй воле19 удалился на покой, то тогда не могло бы быть речи о клятвопреступлении, но для многих несомненно, что в акте отречения Николая II момента свободной воли не было.
Факт нарушения присяги революционным путем спокойно приняли: 1) по страху - несомненные консерваторы - некоторая часть духовенства и дворянства, 2) по расчету - купцы, мечтавшие поставить капитал на место аристократии рода, 3) люди разных профессий и классов, верившие в различной мере в благие последствия переворота. Эти люди (с их точки зрения) ради предполагаемого блага совершили действительное зло - нарушили слово, данное с клятвою. Виновность их несомненна; можно лишь говорить о смягчающих обстоятельствах, если таковые найдутся... Отрекался и [апостол] Петр20, но он принес достойные плоды покаяния21. Нужно и нам одуматься и принести достойные плоды покаяния"22.
После доклада Глаголева возникли прения, в которых участвовало восемь человек, в том числе оба иерарха. Выступления приходских пастырей и мирян свелись к следующим тезисам:
- Необходимо выяснить вопрос о том, насколько законна и обязательна была присяга на верность императору и его наследнику, поскольку интересы государства иногда находятся в противоречии с идеалами православной веры; - На присягу надо взглянуть с учетом того, что до отречения государя от престола у нас был религиозный союз с государством. Клятва носила мистический характер, и игнорировать это нельзя;
- В условиях светского характера власти прежде бывшая тесная связь государства с церковью разрывается, и верующие могут чувствовать себя свободными от присяги;
- Лучше наличие хоть какой-то власти, чем хаос анархии. Народ же должен исполнять те требования правителей, которые не противоречат его религиозным убеждениям. Всякая власть будет требовать от народа принесения себе присяги. Церковь должна решить: следует ли восстанавливать присягу в том виде, в каком она была, или нет. Присяга же антихристианской власти незаконна и нежелательна;
- При теократическом характере власти присяга естественна. Но чем далее происходит отдаление государства от церкви, тем присяга нежелательнее;
- Члены Государственной думы в февральско-мартовские дни 1917 г. не нарушили своей присяги. Сформировав из своего состава Исполнительный комитет, они выполняли свой долг пред страной, чтобы удержать начинавшуюся анархию;
- Можно было бы считать себя освобожденными от верноподданнической присяги лишь в случае добровольного отречения Николая II. Но позднейшими обстоятельствами выяснилось, что это отречение было сделано под давлением. Великий князь Михаил Александрович отказался занять престол также под давлением;
- Любая присяга направлена на ограждение мира и безопасности. После восстановления в России порядка в государственной и общественной жизни пастырям надо бороться с леворадикалами, пропагандирующими идеи ненужности принесения каких-либо присяг. Нужно воспитывать в народе верность присяге;
- Синоду еще в марте следовало бы издать акт о снятии помазания с бывшего государя. Но кто осмелится поднять руку на помазанника божия?23
- Церковь, распорядившись заменить моления об императоре поминовением Временного правительства24, ничего не сказала по поводу благодати царского помазания. Народ тем самым был сбит с толку. Он ждал указаний и соответствующих разъяснений от высшей церковной власти, но и до сих пор не услышал об этом ничего;
- Церкви повредила ее прежняя связь с государством. Народная совесть теперь должна получить указания сверху: считать ли ей себя свободной от прежних присяг, принесенных сначала на верность царю, а потом Временному правительству? связывать или не связывать себя присягою новой власти?
- Если православие перестанет быть господствующей в России верой, то церковную присягу вводить не стоит.
Архиепископ Астраханский Митрофан (Краснопольский) высказал распространенную с весны 1917 г. точку зрения, что, отрекаясь от престола, государь тем самым освободил всех от верноподданнической присяги. В конце дебатов слово взял епископ Чистопольский Анатолий (Грисюк). Он сказал, что Поместный собор должен высказать свое мнение по вопросу о присяге императору Николаю II, поскольку следует успокоить совесть верующих. А для этого вопрос о присяге должен быть всесторонне исследован на Соборе. В итоге обмен мнений было решено продолжить в следующий раз25.
Пятое заседание подотдела состоялось 25 июля (7 августа) 1918 г. (присутствовало 13 человек, среди них один архиерей). С докладом выступил С. И. Шидловский - член Поместного собора по избранию от Государственной думы. (Ранее он состоял членом Государственной думы III и IV созывов, с 1915 г. являлся одним из лидеров Прогрессивного блока, входил в состав Временного исполнительного комитета Государственной думы.) Выступление лишь косвенно относилось к первоначальному предмету обсуждений; Шидловский считал, что отречение Николая II было добровольным.
Иного мнения придерживался епископ Чистопольский Анатолий: "Отречение состоялось при обстановке, не соответствующей важности акта. Я получал письма, в которых высказывалось, что отречение, тем более добровольное, должно бы было состояться в Успенском соборе, например, где происходило и венчание на царство. В отречении в пользу брата, а не сына заключается несоответствие Основным законам: это противоречит закону о престолонаследии". Он также указал, что в манифесте 2 марта говорилось, что отречение осуществлено "в согласии с Государственной думой"26, однако через некоторое время "государь был лишен свободы правительством, возникшим по почину той же Думы". Такая "непоследовательность" думцев служила, по мнению епископа, свидетельством насильственного характера передачи власти.
Когда еще ряд участников дискуссии склонился к мнению о незаконности отречения, Шидловский возразил им: "Перед Государственной думой при создавшемся тогда положении открывались два пути: либо, оставаясь на почве строгой формальной законности, совершенно отстраниться от совершающихся событий, никаким образом в ее законную компетенцию не входящих; либо, преступив закон, попытаться направить революционное движение по наименее разрушительному пути. Она избрала второй путь и, конечно, была права. А почему ее попытка не удалась, это все выяснит беспристрастная история".
В ответ на поступившее от одного из участников дискуссии (В. А. Демидова) предложение Поместному собору объявить, что православые в праве считать себя освобожденными от действия верноподданнической присяги, председатель подотдела протоиерей Д. В. Рождественский заметил: "Когда из школы изгонялся закон Божий или кого-либо из священников сажали в Бутырскую тюрьму, Собор так или иначе реагировал на это. Почему Собор не протестовал при начавшемся издевательстве над государем; разве нарушение присяги не преступно?"27. Его поддержал епископ Анатолий, указав, что высочайшие акты от 2 и 3 марта 1917 г. юридически далеко не безупречны. В частности, в них не говорится о причинах передачи власти. Кроме того, епископ полагал, что великий князь (некоронованный император? - М. Б.) Михаил Александрович мог бы отречься в пользу дальнейших преемников из Дома Романовых. "Коллектив, к которому перешла власть, переданная Михаилом Александровичем, - продолжал епископ Анатолий, имея в виду Временное правительство, - изменялся в своем составе, а между тем Временному правительству давалась присяга28. Очень важно выяснить, в чем мы в этом случае согрешили, и в чем надо каяться"29.
Для того, чтобы успокоить совесть верующих, Собор должен бы вынести окончательное решение по этому вопросу, заявил Демидов: "Церковь венчала государя на царство, совершала помазанничество; теперь она должна совершить обратный акт, аннулировать помазанничество". Протоиерей Рождественский, однако, полагал, что "до пленарного заседания церковного Собора этого [мнения] доводить не следует", и коснулся вопроса о присягании новой власти: "Надо выяснить, что угрожает церкви впереди; не будет ли присяга давлением государства на церковь, не лучше ли от присяги отказаться". В итоге была сформирована комиссия для разработки вопроса, "нужна ли присяга, желательна ли она и впредь, нужно ли ее восстановить". В комиссию вошли трое: Глаголев, Шидловский и протоиерей А. Г. Альбицкий, ранее также состоявший членом IV Государственной думы (от Нижегородской губернии)30.
Таким образом, первоначальное направление работы подотдела, заданное докладом Беляева и письмом крестьянина Никонова, изменилось. Вопросы из сугубо практической плоскости были переведены в теоретическую. Вместо обсуждения волнующих паству насущных вопросов о клятвопреступлении во время Февральской революции и освобождении народа от присяги началось рассмотрение проблем, имеющих весьма малое отношение к действительности.
Шестое заседания подотдела в составе 10 человек проходило 9(22) августа - менее чем за месяц до закрытия Поместного собора. От лица сформированной комиссии Глаголев изложил "Положения о значении и важности присяги, о ее желательности и допустимости с точки зрения христианского учения". (В делопроизводстве IV подотдела текст этого документа не сохранился.) Произошел обмен мнениями. Одни выступавшие говорили о терминологии, о необходимости отличать клятву (торжественное обещание) от присяги. Другие рассуждали о том, допустима ли присяга по евангельскому учению? может ли церковь служить делам государства? в чем отличие государственной присяги от присяги, приносимой в судах? как быть, если Поместный собор признает гражданскую присягу недопустимой, а правительство потребует ее принесения? Говорилось, что в будущем церемония принятия присяги на верность правителям не должна проходить в церковной обстановке, что в ее тексте не следует упоминать имя божие. При этом всерьез ставились вопросы: если правительство потребует внесения в присягу имени божия, то как при этом должна повести себя церковь? может ли она пойти на соответствующую уступку власти?
Предлагались на обсуждение и вопросы другого плана: может ли в условиях отделения церкви от государства иметь место священнодействие по коронованию правителя? и то же, если будет достигнуто освобождение церкви от порабощения государством? или коронование в этих условиях должно быть отменено? допустимо ли коронование при отмене обязательной церковной присяги?
Один из выступавших, говоря о взаимоотношениях церкви и государства, озадачил слушателей новой постановкой проблемы: "Можно ожидать, что нам придется пережить еще пять-шесть [государственных] переворотов. Теперешняя власть решительно порвала всякую связь с церковью; но возможно появление другой - притом более сомнительного достоинства власти, которая пожелает восстановить союз государства с церковью. Как быть тогда?"
Практически по всем обсуждаемым вопросам были высказаны доводы и "за" и "против". В целом дискуссия напоминала "игры разума". Реалии внутрицерковной, равно как и общественно-политической жизни, были далеки от проблем, занимавших внимание подотдела.
Попытку вернуть дискуссию к жизненным обстоятельствам предпринял Шидловский: "Теперь мы живем в таких условиях, что вопрос о присяге является несвоевременным, и лучше его не возбуждать. Вопрос же об обязательствах по отношению к императору Николаю II можно считать ликвидированным полностью. До переворота государь был главою церкви: у него было учреждение, которым он пользовался для проявления своей власти над церковью31, как и всякими другими государственными учреждениями. Истинно церковные люди всегда протестовали против того, что[бы] церковь православная была органом государственного управления... Отделение церкви от государства совершилось, и не следует возвращаться к прежнему положению вещей". В своей последней реплике, поставив под сомнение "старорежимный" взгляд на верноподданническую присягу, он подытожил обсуждение: "Теперь атмосфера [в стране] такая, что не дает возможности сосредоточиться и заняться отвлеченным обследованием этого вопроса (о присяге вообще и верноподданнической в частности. - М. Б.). Поэтому лучше воздержаться от прямого категоричного ответа на него". После этого подотдел постановил: "Продолжить обсуждение и в следующем заседании"32.
Между тем два дня спустя, 11(24) августа, советской властью (Наркоматом юстиции) была принята и 17(30) числа опубликована "Инструкция" по проведению в жизнь декрета "Об отделении церкви от государства и школы от церкви"33. Согласно ей, православная церковь лишалась прав собственности и юридического лица и тем самым, как централизованная организация, в советской России юридически переставала существовать; духовенство лишалось всех прав на управление церковным имуществом. Таким образом, с конца августа церковь оказалась в новых социально-политических реалиях, по причине которых (в первую очередь - из-за отсутствия средств) заседания Поместного собора были досрочно прекращены 7 (20) сентября.
Судя по тому, что в делопроизводственной документации высшего органа церковной власти и в других источниках сведений о седьмом заседании IV подотдела нет, оно, видимо, и не состоялось. Соответственно, вопрос "О присяге правительству вообще и бывшему императору Николаю II в частности", с марта 1917 г. волновавший совесть православных, остался нерешенным.
Во все дни, кроме заседания 21 марта (3 апреля), когда в IV подотделе шло обсуждение первого в его повестке вопроса, члены Поместного собора были свободны от присутствия на общих заседаниях34 и, таким образом, располагали возможностью участвовать в работе подотдела. Стабильно малое число участников его заседаний позволяет утверждать, что вопросы, рассматривавшиеся на заседаниях подотдела, большинству соборян35 представлялись или неактуальными, или заслуживающими гораздо меньшего внимания, чем другие, разрабатывавшиеся в иных структурных подразделениях Собора.
В целом, уход членов Поместного собора от обсуждения поставленных вопросов понятен. Фактический пересмотр официальной церковной политики в отношении к верноподданнической присяге вел к поставке вопроса о дезавуировании серии определений и посланий, выпущенных Синодом в марте и начале апреля 1917 года36. Но члены "того самого" состава Синода не только составляли руководящее звено Поместного собора, но и стояли у кормила РПЦ: 7 декабря 1917 г. среди 13 членов Синода, начавшего работать под председательством патриарха Московского и всея России Тихона (Беллавина), были митрополиты Киевский Владимир (Богоявленский), Новгородский Арсений (Стадницкий) и Владимирский Сергий (Страгородский) - члены Синода зимней сессии 1916/1917 года37.
О том, что вопрос о клятвопреступлении и освобождении православных от действия верноподданнической присяги продолжал волновать паству и по прошествии еще ряда лет, можно заключить по содержанию "Записки" от 20 декабря 1924 г. митрополита Нижегородского и Арзамасского Сергия (Страгородского) (с 1943 г. - патриарха Московского и всея Руси) "Православная русская церковь и Советская власть (к созыву Поместного собора Православной российской церкви)". В ней Сергий высказал соображения о вопросах, которые, по его мнению, подлежали рассмотрению на Соборе. Он считал, что "соборные рассуждения... непременно должны коснуться и того чрезвычайно важного для верующих факта, что огромное большинство теперешних граждан СССР православно-верующих связано было присягой на верность царственному тогда (до марта 1917 г. - М. Б.) императору и его наследнику.
Для неверующего, конечно, в этом нет никакого вопроса, но верующий не может (да и не должен) к этому так легко относиться. Клятва именем Божиим для нас есть величайшее обязательство, какое только мы можем взять на себя. Недаром Христос заповедал нам: "не клятися всяко", чтобы не подвергаться опасности солгать Богу. Правда, последний император (Михаил) (sic! - М. Б.), отрекшись от престола в пользу народа, тем самым освободил своих подданных от присяги. Но этот факт остался как-то в тени, не был с достаточною ясностью и определенностью указан ни в соборных постановлениях, ни в архипастырских посланиях, ни в других каких-либо официальных церковных выступлениях того времени. Много верующих душ, может быть, и теперь мучительно недоумевают пред вопросом, как им теперь быть с присягой. Многие, принужденные в силу обстоятельств служить в Красной армии или вообще на советской службе, может быть, переживают весьма трагическую раздвоенность [между] своим теперешним гражданским долгом и прежде данной присягой. Может быть, немало и таких, что из одной необходимости нарушить присягу потом и махнули рукой на веру. Очевидно, наш Собор не исполнил бы своего пастырского долга, если бы обошел молчанием вопросы о присяге, предоставив верующим самим, кто как знает, разбираться в нем"38.
Тем не менее ни один из состоявшихся впоследствии Поместных или Архиерейских соборов РПЦ не обратился к рассмотрению вопросов, обсуждавшихся в IV подотделе отдела "О церковной дисциплине" Поместного собора 1917- 1918 гг. и повторенных в "Записке" митрополита Сергия (Страгородского).
Примечания:
1. В Своде законов Российской империи и в других официальных документах вплоть до 1936 г. (в частности, в материалах Поместного собора 1917 - 1918 гг. и в известной "Декларации" митрополита Сергия от 16(29) июля 1927 г.) в основном использовалось название "Православная российская церковь". Однако зачастую употреблялись и названия "Российская православная", "Всероссийская православная", "Православная кафолическая грекороссийская" и "Русская православная" церковь. 8 сентября 1943 г. постановлением Собора епископов титулатура патриарха московского была изменена (вместо "...и всея России" стало "...и всея Руси"), и Православная церковь получила современное наименование, называясь "Русской" (РПЦ). Соответственно, и в историографии установилось использование аббревиатуры "РПЦ", а не "ПРЦ".
2. См., например: КАРТАШЕВ А. В. Революция и Собор 1917 - 1918 гг. - Богословская мысль (Париж), 1942, вып. 4; ТАРАСОВ К. К. Деяния Священного Собора 1917 - 1918 годов как исторический первоисточник. - Журнал Московской патриархии, 1993, N 1; КРАВЕЦКИЙ А. Г. Проблема богослужебного языка на Соборе 1917 - 1918 гг. и в последующие десятилетия. - Там же, 1994, N 2; ЕГО ЖЕ. Священный собор 1917 - 1918 гг. о расстреле Николая 11. - Ученые записки Российского православного университета ап. Иоанна Богослова, 1995, вып. 1; ОДИНЦОВ М. И. Всероссийский поместный собор 1917 - 1918 гг. - Церковно-исторический вестник, 2001, N 8; ЦЫПИН В. Вопрос о епархиальном управлении на Поместном соборе 1917 - 1918 годов. - Церковь и время, 2003, N 1(22); СОЛОВЬЕВ И. Собор и патриарх. - Там же, 2004, N 1(26); СВЕТОЗАРСКИЙ А. К. Поместный собор и октябрьский переворот в Москве. - Там же; ПЕТР (ЕРЕМЕЕВ). Поместный собор Русской православной церкви 1917 - 1918 гг. и реформа богословского образования. - Журнал Московской патриархии, 2004, N 3; БЕЛЯКОВА Е. В. Церковный суд и проблемы церковной жизни. М. 2004; КОВЫРЗИН К. В. Поместный собор 1917 - 1918 годов и поиски принципов церковно-государственных отношений после Февральской революции. - Отечественная история, 2008, N 4; ИАКИНФ (ДЕСТИВЕЛЬ). Поместный Собор Российской православной Церкви 1917 - 1918 гг. и принцип соборности. М. 2008.
3. Деяния Священного собора Православной российской церкви 1917 - 1918 гг. Т. 1. М. 1994, с. 119 - 133.
4. Там же. Т. 1. Деяние 4, с. 64 - 65, 69 - 71.
5. Священный собор Православной российской церкви. Деяния. М. 1918. Кн. 1. Вып. 1, с. 42.
6. Проект устава Поместного собора был разработан Предсоборным советом, 11 августа утвержден Синодом и окончательно принят Поместным собором 17 августа (Деяния Священного собора... 1994. Т. 1, с. 37, Деяние 3, с. 55, Деяние 9, с. 104 - 112).
7. Деяния Священного Собора. Т. 1. М. 1994, с. 43 - 44.
8. Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. М. 2008, с. 492 - 501, 503 - 511.
9. То есть архиереи Православной российской церкви.
10. Перефразирование евангельских слов: [Иоан. 19, 38].
11. Очевидно, имеется в виду комплекс мер, принятых Синодом в марте 1917 г., которыми узаконивалось свержение монархии.
12. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 3431, оп. 1, д. 318, л. 36 - 37об.
13. Там же, л. 35.
14. Среди прочих 10 вопросов, запланированных для обсуждения IV подотдела, были следующие: "О благоговейном совершении богослужений", "О покаянной дисциплине", "О попрании изображений креста", "О торговле в храме", "О поведении мирян в храме", "О поведении певчих в храме" и т.д. (там же, л. 1).
15. Там же, л. 1, 3.
16. Там же, л. 33 - 34.
17. В бумагах делопроизводства IV подотдела сохранилось еще одно письмо (послание), близкое по содержанию и дате к письму Никонова, подписанное: "Патриоты и ревнители православия города Николаева [Херсонской губ.]". В этом послании, адресованном Поместному собору, много говорилось о необходимости восстановить на престоле Николая II, о том, что патриаршество "хорошо и очень приятно, но вместе с тем с христианским духом несообразно". Авторы развивали свою мысль следующим образом: "Ибо где святейший патриарх - там должен быть самодержавнейший монарх. Большому кораблю нужен кормчий. Но на корабле должен быть и компас, потому что кормчий без компаса кораблем не управит. Так точно и патриарх без монарха ничего самостоятельно не уставит... Где не царствует законная монархия, там свирепствует беззаконная анархия. Вот тут не поможет нам патриархия". На подлиннике послания вверху листа рукой неустановленного лица была поставлена резолюция: "В отдел о церк[овной] дисциплине. 1/XII.1917" (там же, л. 20 - 22об.). Письмо попало в IV подотдел, но не упоминалось в стенограммах его заседаний; оно фактически "легло под сукно", как и десяток других аналогичных писем монархистов.
18. Там же, л. 4 - 5.
19. Здесь и далее подчеркуто в источнике.
20. Имеется ввиду евангельское повествование об отречении апостола Петра, см.: [Марк. 14, 66 - 72].
21. Перефразирование евангельских слов: [Матф. 3, 8].
22. ГАРФ, ф. 3431, оп. 1, д. 318, л. 41 - 42.
23. Имеются в виду слова Священного Писания: "Не прикасайтеся к помазанным Моим" [1 Пар. 16, 22] и "Кто, подняв руку на помазанника Господня, останется ненаказанным?" [1 Цар. 26, 9].
24. 6 - 8 и 18 марта Синод издал серию определений, согласно которым на всех богослужениях вместо поминовения "царствовавшего" дома следовало возносить моления о "благоверном Временном правительстве" (Российское духовенство и свержение монархии, с. 27 - 29, 33 - 35).
25. ГАРФ, ф. 3431, оп. 1, д. 318, л. 42 - 44, 54 - 55.
26. ГАРФ, ф. 601, оп. 1, д. 2104, л. 4. См. также: Церковные ведомости, 1917, N 9 - 15, с. 55 - 56.
27. Там же, ф. 3431, оп. 1, д. 318, л. 47об.
28. За 238 дней своего существования Временное правительство сменило четыре состава: однородно-буржуазное и три коалиционных.
29. ГАРФ, ф. 3431, оп. 1, д. 318, л. 48.
30. Там же, л. 45 - 49.
31. Очевидно, имеются в виду Синод и обер-прокуратура.
32. ГАРФ, ф. 3431, оп. 1, д. 318, л. 49 - 52об.
33. Известия Всероссийского центрального исполнительного комитета советов крестьянских, рабочих, солдатских и казачьих депутатов и Московского совета рабочих и красноармейских депутатов, 30.VIII.1918, N 186(450); Собрание узаконений и распоряжений рабочего и крестьянского правительства за 1918 г. М. 1942, N 62, с. 849 - 858.
34. В те дни общие собрания Поместного собора не проводились (Деяния Священного собора. Т. 8. М. 1999, с. 258; т. 10. М. 1999, с. 254 - 255).
35. На соборных заседаниях в последние декады марта и июля (ст. ст.) 1918 г. присутствовало от 164 до 279 (из них в епископском сане - от 24 до 41) человек (Деяния Священного Собора. Тт. 8, 10; ГАРФ, ф. 3431, оп. 1, д. 318).
36. Этими актами было узаконено свержение монархии, революция была фактически объявлена "свершившейся волей Божией", и в храмах начали возноситься молитвы такого рода: "...молитв ради Богородицы! Помози благоверным правителем нашим, ихже избрал еси правити нами, и победы им на враги даруй" или: "Всепетая Богородице... спаси благоверное Временное правительство наше, емуже повелела еси правити, и подаждь ему с небесе победу" (Церковные ведомости, 1917, N 9 - 15, с. 59 и Бесплатное приложение к N 9 - 15, с. 4, Бесплатное приложение [1-е] к N 22, с. 2, Бесплатное приложение [2-е] к N 22, с. 2).
37. Деяния Священного Собора. Т. 5. М. 1996. Деяние 62, с. 354.
38. Следственное дело патриарха Тихона. Сб. документов. М. 2000, с. 789 - 790.
Вопросы истории, № 4, Апрель 2010, C. 52-61.
Бабкин Михаил Анатольевич - доктор исторических наук, профессор Московского педагогического государственного университета.
No comments:
Post a Comment